Долгая скачка в закат. Часть II. Простаки за границей

Часть II. Простаки за границей.

В Европе на вестерн поначалу не обратили особого внимания. Ну, ковбои, ну, интересно, но не более того. Вестерн привычно отнесли в раздел штампов американской культуры и на этом подуспокоились. Англичане проигнорировали немытых ковбоев по причине снобизма и вечной затаённой неприязни к бывшей колонии; французы презрительно сморщились - американцами восторгаться? да у нас и своих мушкетеров хватает, не говоря уж о гангстерах-апашах; гордые идальго считали ниже своего достоинства напоминать что без Испании не было бы и Мексики а соответственно и ковбоев. Но две страны были сражены наповал - в Италии и Германии вестерн приняли на ура.
В стране, пославшей вслед Колумбу самое большое количество своих сыновей и дочерей, к Америке всегда неплохо относились. Когда же в 1943 в Италии высадились улыбчивые белозубые парни на джипах, итальянские девашки млели и через одну втихаря желали уехать в Нью-Йорк, Бостон, да куда угодно, только бы отсюда. Парни изо всех сил старались подражать Джекам, Дикам и Смитам - позже это подражание мутировало в то, что в СССР журнал "Крокодил" назвал "низкопоклонством перед Западом", поставив клеймо - "стиляги"! Земля со статуей Свободы представлялась им раем земным с кисельными реками и молочными берегами, а все что в ней есть - высшего качества. Естественно, что все американские фильмы - это лучшие фильмы на земле. А уж когда камера показывала лазурное небо и бескрайнюю прерию, по которой скакал одинокий всадник с волевым подбородком и серыми глазами - о, тогда итальянская пацанва просто млела.

Равно как и пацанва немецкая. В стране правильных бюргеров, хорошего пива, вюртембергских сосисок и орднунга "ковбойцы и индейцы" давно воспринимались как своё, родное. Эпигон Карл Май, подражавший и Куперу, и Майн Риду явил на свет второго после Чингачгука самого знаменитого индейца всех времён - Виннету. Приключения сына Инчун-чуна и его друга траппёра Верной Руки расходились немыслимыми тиражами, литературные критики морщились, а герры и фрау эти повести просто обожали. За свою жизнь, Май написал более сотни романов (тем самым, обеспечив будущую ГДРовскую киностудию "Дефа" неиссякаемым источником сценариев).

Соответственно, нигде более в Европе не скакало по экранам такое количество доморощенных ковбоев и индейцев как в Италии и Германии. В 1964 один итальянский режиссер выпустил в свет картину, снятую в Испании с малоизвестным американским актером. Картина называлась "За пригоршню долларов" ("За столько я его и снял," - ворчал потом режиссер), актёра звали Клинт Иствуд, режиссером был Серджио Леоне. "Человек-Без-Имени", обращался с кольтом со сверхъестественной скоростью, цедил слова по капле, любил деньги и имел за душой личное кладбище, но заполнял его исключительно отпетыми негодяями, обижавшими стариков и женщин. От его улыбки веяло незакопанной могилой, вежливая речь способна была обмануть только главаря банды, а уверенности в себе ему было не занимать.

Герой Иствуда был амбивалентен: он был воплощением абсолютного героя вестернов, он приехал из ниоткуда и уехал в закат, он был Мистер Никто и звать его было Никак, он делал хорошее дело и на него смотрели с надеждой. С другой стороны такой героя положительным быть никак не мог: виски он не чурался, изо рта не выпускал сигару, в церковь по воскресеньям не ходил, а с негодяями он расправлялся негодяйскими же способами, и был страшно далек от честного народа, перегонявшего скот вдоль Красной Реки.

Леоне так понравилось играть с этим образом, что он снял ещё два "долларовых" фильма. В последнем из них - "Хороший, Плохой, Злой" - Леоне нашел свой фирменный стиль; это был не вестерн, это была притча, легенда вне времени и вне истории. Три куросавских негодяя вышли из скрытой крепости и отправились в путь-дорогу за спрятанным золотом по диким степям Аризоны, попутно открыв сезон охоты друг на друга. Плохой был совсем уж отъявленным негодяем, окружающих презирал, и в итоге получал почетный приз - 9 граммов качественного свинца; Злой по мелочной вздорности характера и тупоумию всё время оказывался в дураках, когда пытался обжулить Хорошего - "Есть два сорта людей - у одних есть оружие, а другие копают" - а Хороший ценил хитрую выдумку, при необходимости выстрелом перешибал веревку с 300 ярдов, и уезжал на все четыре стороны, держа своё честное слово и оставив Злому его долю золота.

После этого фильма Леоне отпустил иствудовскую душу обратно в страну гамбургеров, где тот занял прочное второе место в ковбойской иерархии после Джона Уэйна. Неугомонный красавец, усвоив уроки Леоне, говорил мало, стрелял метко и все время пытался заигрывать с какими-то странными мотивами: то готическими ("Всадник с высоких равнин"), то библейскими ("Всадник на коне бледном"). Если долго мучиться - что-нибудь получится: уже в девяностых, вытащив из сундука пыльный сценарий сколько-то-там-летней давности, Иствуд поставил один из самых депрессивных вестернов, "Непрощенный", за что и получил "Оскар" - одно из немногих правильных решений киноакадемии. И вообще Иствуду теперь грех жаловаться: его имя стало нарицательным ещё при жизни - смотри фильм "Назад в будущее-3".

Леоне же занялся полотнами эпическими, даром что полжизни работал вторым режиссёром на картинах типа "Бен-Гур". Для него техасско-мексиканские пейзажи были всего лишь фоном - как истинный мастер, он мог работать с любой исторической эпохой, будь то раскаленная добела Мексика 1916 ("Ложись, придурок!") или стреляющая Америка времен "сухого закона" ("Однажды в Америке"). По слухам Леоне собирался поставить фильм о Ленинградской блокаде и даже вроде бы вёл переговоры об этом с Госкино СССР, но не успел - умер.

Фильм "Однажды на Диком Западе" явился усладой киномана потому как нашпигован был скрытыми цитатами - что ни кадр, то отсылка к Гари Куперу или Джону Уэйну. Издевательство в виде 12-минутных титров в начале фильма зритель простил - за этим следовала фантастически красивая сшибка "один на троих", непрошибаемый прищур Чарльза Бронсона и рыдающая губная гармоника в аранжировке Эннио Морриконе.

Формально правила игры были соблюдены: злодей наказан, мститель уехал в закат, бедной вдове помогли, а павших оплачет ветер прерий. Но за этим крылось ироничное (если не сказать издевательское) отношение к легенде Америки - чтоб вы знали, ребята, Дикий Запад покоряли не утонченные южные джентльмены в белых перчатках, а негодяи, способные на добрые дела, и хорошие парни, нарушавшие закон.

Когда Джону Форду сообщили о том, что в Италии тоже снимают вестерны, старик поперхнулся и послал говорившего куда подальше - такой факт в принципе не укладывался в его картину мира. Однако, пришлось поверить. Оторопевшие от такого вольного отношения к их национальной святыне, янки немедленно придумали презрительный термин - и да будет так с каждым, кто покусится! Отделим чистых от нечистых, и отделим вестерн от "спагетти-вестерна" - возопили критики. Забавно то, что ковбойские страдания экранизировались на Апеннинах и до Леоне, а после - так вообще хлынули мутной волной, явив миру всяких Джанго, Троиц и прочих безымянных мстителей третьей свежести, превратив жанр даже не в спагетти - в поленту, кукурузную кашу. Но по прихоти человеческой памяти толстый очкастый человек в панамке навсегда остался в истории как отец "спагетти-вестерна".

Если в Италии был "спагетти-вестерн" то в Германии он мутировал в "штрудель-вестерн". Стране, лишённой своих Бескрайних Прерий и Скалистых Гор и живущей размеренно и упорядочено, очень полюбилась удалая индейская вольница. Педантичные простоватые колбасники, искренне сочувствовали краснокожим братьям, боровшимся с коварными бледнолицыми собаками, втайне мечтая, эх, да вот так бы, да галопом по прерии. Сыновья Большой Медведицы, Зоркие Соколы, Белые Волки, Ульзаны, Оцеолы и прочие Вожди-Белое-Перо стали такой же частью Германии, как сервиз "Мадонна", плёнка ORWO, "Телефон полиции - 110" и жирная свиная рулька с холодным пивом "Карлсберг".

Самым главным индейцем был даже не немец и не американец - югослав. Студента Загребского университета, члена олимпийской сборной Югославии по гребле, черногорца Гойко Митича заприметили немецкие режиссеры, приехавшие в Югославию снимать приключения Виннету. Чеканный профиль, гордое и красивое лицо, великолепное владение телом (за 40-летнюю карьеру в трюковом кино - ни одной даже самой мелкой травмы!) и обнаружившиеся актерские задатки - вот он, лучший Оцеола изо всех Зорких Соколов. Черным огнем полыхали его глаза, пепел сожженных вигвамов стучал в его сердце, томагавк был остёр, а рука тверда - бледнолицые этому не верили, а потому и проигрывали.

Митич сыграл в тринадцати восточногерманских фильмах про индейцев. Забавно, что большинство из них снималось в СССР: в Крыму под Ялтой, в Средней Азии под Самаркандом и Бухарой. В пустыне ставилась пара кактусов - вот вам и типичный мексиканский ландшафт. С объединением Германий надобность в Чингачгуках отпала, Винету закопал топор войны и все дружно отправились курить трубки мира и вспоминать минувшие дни. Для повзрослевших школьников Германии, Польши, Румынии, Болгарии и бывшего СССР Гойко так и остался Индейцем № 1 - а вот в Югославии про него забыли.

В силу специфики менталитета саксонцев-баварцев-вестфальцев, корни которой надо искать все в тех же романах Карла Мая, индейцы им были более симпатичны чем ковбои: в противостоянии краснокожих и бледнолицых немцам виделось противостояние культур человека естественного и бездушной цивилизации, романтика-с. А вот нелегкий труд пастуха с револьвером либо стрелка-одиночки такой экзальтации не вызывал. Нишу главного немецкого ковбоя № 1 попытался занять настоящий американский ковбой, отчасти в этом преуспев.

Уроженец штата Колорадо, гонявший с юности бычков по холмам, Дин Рид так бы и остался одним из тысяч симпатичных пареньков, не заприметь его одна рекламная фирма. Поработав фотомоделью и снявшись в нескольких фильмах, он переключился на пение. Парня начали раскручивать как поп-фолк-звезду. В Северной Америке Рид особой популярности не достиг, но вот в Южной он на какое-то время стал полубогом. На концертах в Чили власти вынуждены были перевести полицию Сантьяго в режим усиленного несения службы - поклонники и поклонницы только что не громили залы и готовы были разодрать кумира на кусочки на память.

Юношеский максимализм Рида наложился на левые убеждения - Рид выстирал американский флаг перед посольством США, в знак протеста против войны во Вьетнаме. Риду мягко порекомендовали не увлекаться такими безобразиями. Парень вспылил и уехал через океан, попав в ласковые объятия советской пропаганды. Военный переворот в Чили симпатии к капитализму Риду не прибавил, тем паче, что хунта убила его друга, певца Виктора Хару. Рид осел в ГДР, давал концерты в самых разных местах, снимал фильмы, мотаясь по белу свету, порой попадал в тюрьму, был желанным гостем в лагерях палестинцев, а в СССР наезжал с пугающей регулярностью, распевая "Пусть всегда будет солнце" перед строителями БАМа.

При всем при том, у него было то чего не было у других европейских героев седла - он был взаправдашний. Он был настоящий американец и поэтому в стэтсоне, клетчатой рубахе и высоких сапогах он смотрелся органично и куда более естественно чем сто индейцев с лицами актеров ГДР. К тому же он пел настоящие ковбойские песни, был красив благородной мужественной красотой, и поэтому лучшего ковбоя можно было и не желать - со стороны рекламного отдела "Мальборо" упустить Рида - это был крупный стратегический просчет.

Рид с удовольствием снимался в "штрудель-вестернах", скакал, стрелял и пел, беззаботно живя под ненавязчивым присмотром КПГ и Штази. Но перешагнув 40-летний рубеж Рид загрустил и призадумался. Его последним игровым фильмом стал "Пой, ковбой, пой!", внешне симпатичная и непритязательная музыкальная история о странствующих трубадурах. Как водится там были драки в салунах, стрельба, погони, любовь - но над всем этим стояли грустные голубые глаза Дина Рида, затмить горькую печаль которых неспособна была даже его знаменитая солнечная улыбка. Укатали сивку крутые горки, пора бы и отдохнуть - Рид захандрил, стал усиленно заглядывать в бутылку, всё чаще размышлял правильно ли он поступил, променяв "звёзды и полосы" на берег немецкий. Его нашли летом 1986 года, утонувшим в озере. По официальной версии Рид не справился с управлением автомобиля, врезался в дерево, упал в воду и утонул. То что он при этом был мастером спорта по плаванию, дерево от воды отстояло далеко, а на шее были обнаружены следы удушья никого кроме родственников не взволновало. Его кремированный прах через год был захоронен в Колорадо - красный ковбой наконец обрел покой на индейском кладбище.

Остальная Европа перешибить итальянско-германскую монополию на прирученный Дальний Запад не смогла - и потому особо не пыталась. Спорадические всполохи, типа невесть как возникавших иногда английских вестернов (нездоровый хохот) или чехословацкого "кнедлик-вестерна" "Лимонадный Джо" по книге Иржи Брдечки (здоровый хохот) не в счет - погоды они не делали.

Хоть русские и любили Фенимора Купера не меньше, чем тевтоны, но до страны победившего социализма все доходило с опозданием - железный занавес, как-никак. Фордовский "Дилижанс" попал в СССР в качестве трофея и демонстрировался в домах культуры под названием "Путешествие будет опасным", с обязательным вступительным словом о тяжелом положении угнётенных индейцев Америке. По легенде, Лучший Друг Советских Кинематографистов, попыхивая трубкой обратился после просмотра одного из вестернов (по слухам, это была "Красная Река") к министру кинематографии СССР: "Как ви думаэтэ, можэт нам тожэ стоит снимать такиэ фильмы?" Бледный министр кивнул: конечно, конечно! И в 1950 году на экраны вышел героический фильм Константина Юдина "Смелые люди", в котором простые кубанские табунщики спасали табун от волчьей стаи, перестреливались с немецкими диверсантами и шпионами, спасали женщин от немецкого плена, подрывали эшелоны и брали призы на скачках. Главную роль исполнил Сергей Гурзо - 25 лет и две Сталинских премии (первая - за "Молодую гвардию"). Так родился истерн.

Советское кино вообще было богато на уникальные жанры. Например "учебное военно-тактическое кино" - "В зоне особого Внимания"/"Ответный ход", или "производственную мелодраму" - "Надежда и опора". Скачки по окраинным просторам бывшей Российской империи в категорию "революционного кино" не подпадали - революции делаются в городах, к боевикам их относить не хотели ("это же не наш метод!"), и, посему, дабы как-то заменить уродливую конструкцию "историко-революционный эксцентрический фильм", поморщились и негласно окрестили ребенка "истерном",. От слова явно веяло буржуазным "вестерном", но решили не придавать этому особого значения. Названия типа "героическое кино" также не прижились - если вдуматься, у нас всё кино героическое, включая такие картины как "Вам и не снилось" и "Белые росы".

Ехидные янки, из тех кто пообразованнее (то есть читал Тургения Толстоевского), начали кричать было вслед и показывать пальцем - "пельмени-вестерн". Эффекта это не возымело - нашей публике всегда нравилась хорошая кинодрачка со стрельбой, оригиналы видели немногие, а на мнение иностранцев, если честно, плевать хотели - мы сами с усами, а уж постреляли побольше вашего.

Несмотря на кажущуюся простоту "пельмени-вестерна" жанр, подобно норовистому мустангу, давался не всякому. Необходимые условия должны были соблюдаться, как выражались киношные сибирские мужики "в плепорцию" - а) время действия: Гражданская война или сразу после; б) место действия: бескрайние степи Кубани или дикие пустыни Средней Азии, на худой конец суровая тайга или лесистые холмы в любом месте за Уралом - доморощенный вариант техасских прерий и Скалистых гор; в) удаленность от цивилизации: максимум - уездный город; г) поменьше технического прогресса, побольше погонь на взмыленных конях, перестрелки, любовь, предательство, погибающий от пули в спину друг, и хэппи-энд с небольшой недосказанностью.

Неугомонная партия старалась в придачу к вышеперечисленному добавить фургон и маленькую тележку идеологии самого правильного учения. Режиссеры втайне старались от этого отбояриться, соблюдая внешние приличия. Именно поэтому неидеологизированных советских вестернов не было - не выпустили бы на экран, но та необходимая толика, которая была в фильмах, удивительным образом совпадала с представлениями о том, что должен делать настоящий мужик. Именно поэтому братья Медведи бились с лесной нечистью в балтийских лесах, раненый Егор Шилов тащил на себе ротмистра Лемке, а товарищ Глодов упрямо ломал вековечный крестьянский страх перед загадочной бандой.

Не всякий фильм о гражданской войне мог считаться "истерном". Ни "Адъютант его превосходительства", ни "Непобедимый" к советским вестернам не относились. Первый - потому что штабс-капитан Кольцов был военным разведчиком, и предпочитал думать, а не стрелять - настоящие ковбои так себя не ведут; второй, хоть и был одиночкой, странствовавшим по Средней Азии, но выстрелам предпочитал захваты и подсечки, пил зелёный чай и исповедовал хитромудрую миролюбивую философию, что равно было недопустимо - Юл Бриннер в "Приглашении для стрелка" тоже был миролюбив, но если было надо, то его кольт грохотал без колебаний, валя в пыль жадных дельцов.

Первым человеком, показавшим как надо снимать вестерны среди родных осин стал Эдмон Кеосаян. Его "Неуловимые мстители" (1968) были сработаны с филигранной точностью. Там было все то, отчего замирало мальчишеское сердце, а взрослые одобрительно хмыкали: бешеные погони, летящий по пылающему мосту паровоз, неприцельная стрельба от которой негодяи валились в пыль, раскинув руки, мертвые с косами вдоль дороги, казачок-то засланный и герои, уезжающие в закат, под хорошую песню. Больше такой феерии лихости, профессионализма и веры в правое дело уже не появлялось.

На первый взгляд после этого можно было ничего уже и не снимать - но СССР богат был талантами, умевшими подковывать иноземных блох. На следующий год после "Неуловимых" Витаутас Жалакявичус основательно прокоптил иноземное мясо смолистым прибалтийским дымком - на всякое барбекю у нас свой шашлык найдется. В хвойных курляндских лесах немногословные братья били лесных бандюганов по-прибалтийски скупо и точно. Перестрелка не на живот, а на смерть для них была естественна - иначе зачем стрелять-то. Прибалтам не было нужды копировать внешние стороны техасских дуэлей - там и так все были молчаливы, спокойны, медлительны и для врага опасны. "Никто не хотел умирать" (1969) получил Государственную премию СССР и негласно советскому вестерну ослабили удила.

Чем незамедлительно воспользовался Владимир Мотыль, в 1970 снявший образцовый истерн. Палящее белое солнце заливало с выгоревших небес барханы по которым шел одинокий боец. Федор Сухов был немногословен, в меру лиричен, стрелял снайперски и был "за cправедливость": хорошего человека откапывал, а плохого - убивал. Но главное - это была правильная драка: баш на баш, ствол на ствол. Отставному скауту, а ныне просто прохожему Сухову помогали мирный апач Саид, зелёный солдатик Петруха, да замшелый начальник форта Верещагин (см. классику жанра "Рио Браво" или "Эльдорадо"). Против них гарцевала банда местного предводителя команчей Абдулы, в которую затесался всякий сброд. Правда была понятно на чьей стороне. У Абдулы тоже была своя правда, но он был одинок, противников ненавидел - нет, не жилец. Так до конца он и не понял с кем связался - в дальнейшем развитии событий он уже был не нужен, а потому удивлённо погибал, падая лицом в разлитую нефть.

И воздалось каждому по делам и по мере его: Абдуле - смерть, потому как бандит; Петрухе с Гюльчатай - общая могилка, пусть в смерти, но вместе; Верещагину - удаль боя и красивая смерть настоящего мужика; Саиду - конь Абдулы. Жалко только жену таможенника Настасью - сына схоронила, так теперь ещё и вдовой осталась. А Сухову не досталось ничего. Прав был Юл Бриннер в финале "Великолепной семерки": "Только фермеры выигрывают". И ушел товарищ Сухов в закат, как и полагалось герою.

По легенде картину спас Брежнев - до этого киношное начальство усмотрело в ней вызов чему только можно и собиралось ее ритуально предать огню. Но владыка сказал - и пошел фильм в народ. Фильм растворился в цитатах, космонавты выучили его наизусть, песню Исаака Шварца на стихи Булата Окуджавы запели от Хабаровска до Таллина, а Анатолий Кузнецов понял, что сыграл свою лучшую роль.

Если не считать прилежных экранизаций западных источников, как-то: "Всадник без головы" и "Вооружен и очень опасен" (оба - Владимир Вайншток, 1972 и 1978, соответственно), то в эпоху застоя истерн взнуздали. Упомянутые экранизации проскочили по причине своей идеологической выдержанности, а также потому, что это были идеальные фильмы для пионерлагерей и утренних детских сеансов по 10 копеек. Во "Всаднике" блистал красавец Олег Видов, одинаково умело укрощавший лошадей и женщин, и насмерть бившийся с ягуарами и капитаном Колхауном - неизвестно что было опасней. Видов потом "соскочил" на Запад, но фильм как ни странно на полку не положили - и Морис-мустангер продолжал радовать своими подвигами не одно поколение детей школьного возраста.

В 1974 кольт взял в руки Никита Михалков. Как это часто было с новичками на Диком Западе его дебютный выстрел попал в самую середину десяточки. Картина "Свой среди чужих, чужой среди своих", несмотря на некоторую вычурность названия била рекорды посещаемости кинотеатров. За половиной миллиона золотом охотились недобитые белые конфедераты, сибирский Джесси Джеймс, он же есаул Брылов, и только честному шерифу Шилову плевать было на золото, как таковое - ему надо было правду найти. "Господи, да почему ж ты помогаешь этому кретину, а не мне?" - рыдал ротмистр Лемке, и в ответе Шилова: "Потому что ты жадный. А даже Бог велел делиться" чувствовалась такая корневая сила, что сдайся враг, замри и ляг.

Как и в "Белом солнце" за нашими была правда. Бились они один на один, эскадрон Забелина не в счет - он мелькал где-то на заднем плане, а банда Брылова про золото не знала. Шилов был сильнее - не физически, а просто сильнее, у него цель была, а есаул Брылов, позабыв свои же слова, что "неблагодарное это дело - бить красных", за собой такой силы не чуял, от того и понимал, что жить ему осталось всего-ничего, мост сломан и в Монголию не уйти, вот и шпарил из "льюиса" в отчаянии.

Попытки критиков разделать картину под орех провалились. Плевать что полмиллиона золотом в реальной жизни в баул не поместились бы - зато поезд красиво грабили. А обвинения в адрес Михалкова в плагиате развеялись сами собой - да, фильм здорово смахивал и на "Рио Лобо", и на "спагетти-вестерны" Леоне, но Михалков себя уважал и до прямого передирания не опускался. А творческое заимствование потому так и называется что талантливый режиссер всегда по-своему переосмысливает сцену. В общем с появлением в СССР видеомагнитофонов "Свой среди чужих" вошел в десятку любимых фильмов, которые хранятся у каждого третьего - а о большем режиссеру и мечтать не стоило.

Постепенно "истерны" начали смещаться все более к югу. Как Беларусьфильм в народе называли "Партизан-фильм", так и кино Узбекистана окрестили "Басмач-фильмом". Надо сказать, что обилие немытых басмачей в папахах, халатах и винтовках постепенно начало надоедать и хотелось чего-то более близкого. Спрос попытался заполнить режиссер, который спал и видел себя Джоном Стерджессом, Говардом Хоуксом и Серджио Леоне вместе взятыми - Самвел Гаспаров.

Вот уж кому не давал покоя полынный запах прерий и горячий дымок из ствола нагана. Как прилежный хорошист, Гаспаров внимательно выучил урок и заменив иностранные ингредиенты родными, пошел разливать крепко сваренный борщ по родным тарелкам. Как и в настоящих вестернах, в фильмах Гаспарова с драматургией было туговато, зато не было недостатка в погонях, скачках и перестрелках. Режиссер особо и не стеснялся: оригиналы в СССР мало кто видел, а потому заимствуй - не хочу, тем более что выходило очень даже и неплохо. В названии "Хлеб, золото, наган" слышался отзвук леоновского "Хороший, плохой, злой", паче что чекист Горбыч был ноль в ноль Ли ван Клифф. "Шестой" был откровенным перепевом "Великолепной семерки", скрыть это не могло ничто, но внимания особо не обращали. Летели горячие кони, захлебывались лаем пулеметы, пули расшибали тарелочки на стенах, артиллерия била по полустанкам, от погони уходил автомобиль с хлебом и золотом, великолепная шестерка собиралась на красивую драку, натужно кричал паровоз и, как и в настоящем вестерне, в выигрыше не оставался никто - формальный хэппи-энд никого не обманывал. Новый шериф товарищ Глодов взывал к крестьянской душе, на что крестьяне согласно кивали, но стояли на своем: тебе надо - ты и стреляй. А когда банду разгромили, и погибли все кроме юнца да старого профессионала-стрелка, крестьяне и спасибо-то не сказали. А в "Нагане" молчаливый усатый чекист, схоронив удалого товарища-матросика и девушку-комсомолку, а предателя пристрелив, привёз в Москву три мешка с хлебом да три слитка золота. Но в закат ему уехать не позволили - вместо этого окружили радостной детдомовской ребятней (явный был намек на товарища Дзержинского с его любовью к беспризорникам). Более таких картин на родном экране не появлялось - Гаспаров был один и заменить его было некому.

Последние выстрелы меж родных осин прогремели в конце 1980-х. Сначала Андрей Миронов попытался цивилизовать хмельной и драчливый народный образ Дикого Запада с ковбойцами, индейцами, салунами и певичками. Волшебная сила искусства превращала в чинных джентльменов не только немытых городских пьяниц, но также окрестных апачей с их скво, не говоря уж о негодяйствующих бандюганах, грабивших дилижансы на большой дороге. Несмотря на свирепствовавшую в СССР вакханалию сухого закона, фильму удалось избежать роли идеологической подпитки этого решения Политбюро - такой состав творческой группы (Сурикова, Гладков, Ким) и актеров (Караченцев, Миронов, Табаков, Дуров и т.д.) не способен был завалить картину в принципе.

Как вестерн фильм не имел ничего общего с жанром, кроме антуража. Умудренные знатоки немедля усмотрели в фильме братский привет "Лимонадному Джо", чешскому "кнедлик-вестерну", но именно что привет, а не копирование. Всё покрывалось уверенной режиссурой, великолепной игрой актеров и обилием трюков. А вот концовка, увы, сбивалась с галопа, но это было видно только опытным наездникам. В финале большой наивный ребенок мистер Фест не умирал от пули Черного Джека. А вот Андрей Миронов уехал в закат - и на этот раз навсегда.

В другом фильме ковбойского антуража было ноль - вместо этого была Карелия, холодное Белое море, глухая поморская деревня, и зеленое море тайги. Но вот дух вестерна: делай что должен и будь что будет, злодей должен получить пулю, слабых нужно защитить, а на миру и смерть красна - вот этого было хоть ложкой ешь. Ссыльные вахлаки-поселенцы, "трокцыст" Копалыч и "шпиён" Лузга, которых за людей никто не считал, на поверку оказывались единственными героями, в смертельной перестрелке валили бандитов, преодолевая попутно сопротивление трусоватых властей и отчуждение местных аборигенов. Копалыч, как и положено интеллигентному человеку, немного рефлексировал, но автомат брал в руки, потому что знал: так надо, и, как и положено законами жанра погибал, только для того чтобы трусоватые потомки пытались найти оправдание своему существованию. Стрелок Лузга бил навскидку из любого положения, на власти плевал, и о ком если и печалился, так это о невинно убиенной рыжеволосой девчонке, да о приятеле своем Копалыче. Нехорошим повеяло, когда умер Анатолий Папанов: что-то часто стали умирать герои и актеры их игравшие. Но по законам жанра это только способствовало популярности фильма и придало ему убедительность.

Режиссер Александр Прошкин для фильма нашел гениальную концовку: молчаливую встречу двух бывших в людской суете Яузского бульвара - вот это и был наш ответ заходящему солнцу и конному силуэту одинокого героя, тем более что над городом тихо зависал вечер.

После этого вестерн тихо и незаметно уехал из России. Нынешнему поколению, которое не знает с какого конца подходить к лошади, интереснее гедонизм, пофигизм и постмодернизм. Гражданскую войну путают со Второй Мировой, цельные натуры не в почёте, старина интересна если она представлена как кусочек мозаики модного клипа, а раз так - уходит дух и смысл. Не нужна никому четверка отважных уезжающих в багряное солнце под песню Бориса Мокроусова, отчаяных кавалеристов-башибузуков потеснили парни с улицы разбитых фонарей, персонажи бандитского Петербурга и прочий мелкотравчатый сериальный люд. Новое время создаст новых героев, потом появятся новые мифы, для будущих поколений вестерн будет экзотической архаикой, слово ковбой потеряет первоначальный смысл, и только древние седые старцы будут помнить что такое бешеная скачка по раскаленной пустыне под самую романтическую музыку всех времен и народов - грохот кавалерийских револьверов системы Кольт, калибра 0.45!