Смерть в бою

Неизбежную смерть индейцы встречали с завидным самообладанием и хладнокровием. История хранит множество свидетельств того, как, оказавшись перед лицом смерти во время боевых действий и не имея возможности спастись, старики и беззащитные женщины садились на землю, покрывали голову одеялом и спокойно ждали фатального удара топора или пули. Раненые или загнанные в угол воины дрались, как львы, стараясь дорого продать свою жизнь.

Сиу считали, что хорошо оставлять тело погибшего воина на вражеской территории. Они говорили: «Лучше остаться лежать обнаженным, чем гнить на помосте». Иногда они складывали своих погибших в ряд на поле боя или около него и оставляли там. Если спустя несколько месяцев сиу вновь оказывались рядом с полем боя, то родственники убитых могли собрать их останки и поместить на ложе в похоронном типи. Шайены также оставляли труп соплеменника лежать в прерии, иногда накрывая одеялом, но чаще не покрывая. Мужчины считали, что хорошо, если тело будет съедено волками, койотами или орлами, а кости растащены по окрестностям. По их мнению, лучше всего было погибнуть на открытой равнине, где любой мог увидеть останки храбреца. Пауни предпочитали погибнуть в бою высоко на холме, чтобы «птицы могли съесть твою плоть, а ветер дышал на тебя и обдувал кости». Они говорили, что «не по-мужски быть убитым в лощине или какой-либо яме». Иногда тело перевозили на некоторое расстояние от места сражения и оставляли не захороненным. Погибшего заворачивали в бизонью накидку и либо оставляли на земле, либо клали на платформу, сооруженную на дереве. Это считалось равнозначным, потому что вскоре тело падало и поедалось животными и птицами. Оставленные трупы поедались дикими животными и птицами очень быстро. Сиу Красное Перо вспоминал, как спустя четыре дня вернулся похоронить убитого шошонами соплеменника. «Мы не нашли ничего, кроме черепа и нескольких костей, – рассказывал он. – Высокий Хребет к этому времени уже был съеден койотами».

Воин пауни, решивший, что «этот день хорош, чтобы умереть», перед боем аккуратно раскрашивался и надевал лучшие одежды. Тогда, в случае смерти, его никому не пришлось бы одевать. Когда шайен или арапах погибал одетым в военный головной убор и украшенную скальповыми прядями рубаху, считалось почетным для погибшего оставить его тело одетым на разграбление врагам. Друг убитого мог взять что-либо из его вещей. Если погибший оставил военный головной убор или хорошую лошадь дома, их обычно отдавали кому-нибудь из членов военного общества, к которому он принадлежал. Песни, которые исполняли скорбящие, обычно были песнями военного общества, к которому принадлежал погибший.

Из-за обычая оставлять тела погибших на поле боя места крупных сражений превращались в братские могилы на открытом воздухе. Джеймс Томас в 1810 году побывал на месте, где двумя годами ранее произошла битва между «черноногими, числом в полторы тысячи воинов с одной стороны, и плоскоголовыми и кроу, общим числом около восьмисот бойцов – с другой». На стороне последних сражался известный белый следопыт Колтер, рассказавший Томасу о грандиозной и кровопролитной битве. Сначала черноногие столкнулись с пятьюстами плоскоголовыми и набросились на них с величайшей яростью. На шум и звуки стрельбы подоспели находившиеся неподалеку кроу и присоединились к храбро отбивавшимся от наседавших врагов плоскоголовым. «Черноногих было так много, что, казалось, резня неминуема, но отчаянная храбрость спасла их от полного разгрома… Черноногие в итоге были отбиты, но отошли, сохраняя такой совершенный порядок своих рядов, что едва ли можно говорить об их поражении». С обеих сторон полегло много воинов, и спустя два года поле битвы все еще было усеяно останками погибших. Томас был поражен увиденным: «Черепа и кости валялись повсюду в огромном количестве».

Скончавшегося по дороге раненого товарищи могли похоронить или довезти до дома. Во многом это зависело от расстояния, оставшегося до дома, и наличия погони. Шайены в таких случаях сооружали небольшую хижину и помещали туда завернутое в одеяла тело, укладывая его на ложе из белого шалфея. Хижину покрывали травой, которую сверху обкладывали корой, а поверх натягивали одеяло, прикреплявшееся к земле колышками. Возвращающиеся команчи погибших хоронили по дороге. Они помещали труп в расщелину скалы или в неглубокую могилу и заваливали камнями.

Индейцы верили в загробную жизнь. Арапахо считали, что после смерти души отправляются в страну восходящего солнца далеко-далеко за горами, в долине около океана. Люди, находившиеся без сознания на грани смерти, а потом поправившиеся, говорили, что побывали в далекой стране, где видели палатки соплеменников и много разной дичи. Арапахо, погибшему в бою, не надо было совершать долгий путь в страну восходящего солнца по земле. Он быстро попадал туда по воздуху по тропе мертвецов, или, как ее еще называли, – тропе убитых в битве воинов (Млечный Путь). Умерших хоронили в земле, кладя с ними в могилу лучшую одежду, трубку, но никогда не клали туда оружия. Часто на могиле воина убивали его коня, чтобы ему было легче добраться в страну ушедших соплеменников. Черноногие седлали лошадь, заплетали гриву и хвост в косы, хвост завязывали в узел и украшали его и гриву подвесками из перьев. Считалось, что именно в таком виде дух лошади встретится с бывшим владельцем. Кайова-апачи убивали на могиле одну или нескольких лошадей, прокалывая животному грудь. «Лошадь умирала от потери крови, начинала шататься. Вдова крепко обнимала ее за шею и падала вместе с ней. Кровь лошади заливала ее. Сарси выстрелом убивали лошадь воина и клали рядом с его телом одеяла, одежду и пищу. Сообщалось, что команчи конца XVIII – начала XIX века, если погибший был очень влиятельным в племени человеком, убивали у его могилы не только его лучших лошадей, но также ломали его оружие и перерезали горло его любимой жене, после чего бросали их вместе с едой и одеждой в глубокую яму, которую затем засыпали землей. Обычай убивать лошадей на могилах прославленных воинов был широко распространен и у других племен – гровантров, кроу, сиу, шайенов, омахов, канзов, ото, миссури, вичитов, неперсе, кёр д’ален, шошонов, банноков и плоскоголовых. Если в большинстве племен лошадей на могиле стреляли или резали, то канзы, омахи, ото и миссури душили их. Как правило, убивали от одной до десяти лошадей, но известны случаи, когда их было гораздо больше. Так, на могиле одного вождя кайовов было убито более семидесяти скакунов.

Лишь у некоторых племен не существовало такого обычая – например, у равнинных кри, не обладавших даже средними, по понятиям индейцев, табунами. Они только подрезали хвосты и гривы коней умершего. Этот метод считался почетным способом отдать дань уважения погибшему, не лишаясь при этом ценной собственности. Так же порой поступали команчи, кроу, ассинибойны, сиу, сарси, плоскоголовые и шошоны. У плоскоголовых период скорби считался законченным, когда гривы и хвосты лошадей погибшего отрастали.

Тела наиболее прославленных воинов или вождей помещали в типи и оставляли там, когда община кочевала дальше. Подобный обычай захоронения в типи существовал у сарси, сиу, черноногих, гровантров и ассинибойнов. Тело одевали в богатые одежды и клали на помост внутри типи. Иногда такие похоронные типи разграблялись проходящими мимо враждебными отрядами и белыми солдатами.

Некоторые племена считали, что убитый врагом воин в загробной жизни будет пользоваться большими привилегиями, чем умерший своей смертью. Луис Кортамберт отмечал в середине 1830-х годов, что осейджи «полагают, что после смерти они попадают в другую деревню. Если они (воины) погибают в бою, то отправляются в деревню, где много лошадей и дичи. Если же умрут от болезней, то переводятся в низшую категорию, отправляясь в убогую деревушку». Осейджи обмывали тело, раскрашивали в несколько цветов и надевали на него одежду и украшения. Затем тело оборачивали в бизонью шкуру и относили в специально отведенное для захоронений место в окрестностях деревни. Прославленных и важных воинов хоронили над землей на возвышении, в сидячем положении, обкладывая камнями, землей и бревнами. Обычных людей хоронили в земле. Рядом с телом погибшего осейджи клали одежду, оружие и еду для путешествия в страну духов, которое, по их поверьям, занимало несколько дней. Вильям Кларк сообщал, что кайовы обычно хоронили соплеменников в земле, но если воин погибал в бою, его тело оборачивали в одеяла и оставляли на равнине или клали на помост, закрепленный среди ветвей. Если такой возможности не было, родственники или друзья потом возвращались на место гибели, собирали останки, оборачивали их в одеяла и хоронили на помостах. Вичиты, по словам Энтони Грасса, не позволяли оплакивать умершего естественной смертью мужчину никому, кроме родственников, но когда мужчина погибал в бою, плакало все племя. «Они скорбят в течение трех дней, а затем курят, после чего дело считается законченным». По другим сведениям, скорбящие прекращали оплакивать погибшего только после того, как возвращались победоносные воины из рейда мести и вручали им скальп врага.

Несмотря на сложившийся образ стоика, индейцы тяжело переживали гибель родных и друзей. Пожалуй, только о липанах сообщалось, что если они теряют в бою с врагами воинов, то «не впадают в отчаяние, не обрезают волосы, не стенают и не режут себе руки и ноги». Но Смитвик видел, как рыдал вождь липанов Флакко после гибели сына. Он писал.: «Я всегда считал., что индейский воин ни при каких обстоятельствах не опустится до такой женской слабости, как плач… Слезы текли по щекам старика, а всхлипы содрогали тело. Я почувствовал, насколько бессмысленны слова при такой трагедии, и мог выразить соболезнования лишь слезами, наполнившими мои собственные глаза». Племянник великого вождя сиу Сидящего Быка вспоминал, как тот рыдал из-за гибели любимого дяди. После похорон Сидящий Бык выбросил свои леггины и ходил босиком. Он обрезал волосы и не раскрашивал лицо. В знак глубокой скорби вождь вымазал лицо и волосы грязью.

Еще в 1796 году Жан-Батис Трюто видел, как отцы и матери пауни пели возле тел погибших сыновей, которые были привезены после битвы с команчами, случившейся в прерии недалеко от летнего охотничьего лагеря племени. Матери, держа в одной руке лук, а в другой стрелу, возносили погибшим сыновьям хвалу за то, что те умерли, защищая свою страну, смертью в тысячи раз более достойной, чем от болезни.

Джеймс Томас в 1810 году побывал в селении хидатсов. «Среди них, – писал он, – существует странный обычай отрезать палец или наносить себе серьезную рану в память о каком-либо несчастье. Мало у кого из мужчин, достигших тридцати лет, нет таких увечий или шрамов от ран, нанесенных себе после гибели близкого родственника или поражения племени на войне. Я видел хидатсов, у которых не было трех пальцев на руке, а у одного были отрезаны четыре». Пальцы в скорби отрезали себе арапахо, сиу, команчи и другие. Дениг писал, относительно кроу: «Мужчины тем не менее всегда оставляют в целости большой и указательный пальцы левой руки, а также большой, указательный и средний пальцы правой, чтобы иметь возможность держать ружье или натягивать лук».

Родственники погибшего баннока резали себе ноги, остригали волосы. Им запрещалось в течение двенадцати месяцев принимать участие в любых плясках, а вдова погибшего не могла в течение этого срока выходить замуж. Любимую лошадь погибшего убивали на могиле, а остальных его животных раздавали родственникам. В этом племени существовало любопытное поверье, что если человек погибал от пули, то превращался в птицу и в будущем реинкарнировался в человека.

Родственники убитого ассинибойна вымазывали лица и одежду белой глиной (знак скорби), надевали старые, изодранные одежды и ходили босыми, обрезав волосы и изрезав ножами руки и ноги, громко плача при этом.

Джордж Белден оставил интересное наблюдение: «Когда воин погибает в бою, на боках и ногах его коня ножами наносят порезы, чтобы скакун чувствовал печаль по ушедшему хозяину. Путешественники часто замечают порезы на боках лошадей и отсутствие пальцев на руках индейцев, приписывая их несчастным случаям и боевым ранам, но в девяти случаях из десяти причиной тому бывает скорбь». Он видел, как кроу резали руки, ноги, тела и лица, когда погибали их родичи и друзья. «Женщины делают несколько порезов на лбу у корней волос, и кровь течет до тех пор, пока не остановится. Перевязать рану, нанесенную по причине скорби, считается проявлением трусости. Они не должны замечать их в течение по крайней мере двадцати четырех часов и только потом могут остановить кровь. От нанесенных ран многие индейцы истекают кровью почти до смерти, хотя им дается право принимать такие положения тела, при которых поток крови замедляется. Часто можно видеть их после того, как они отрезали себе фаланги пальцев, стоящими весь день и всю ночь, держась за шест в течение двадцати четырех часов, только по прошествии которых они могут перевязать рану тряпьем». Эти же данные в целом подтверждаются сообщениями Эдвина Денига и Зенаса Леонарда. По данным Роберта Лоуи, погибшего в бою воина кроу оплакивала вся община, а его родственники в течение двух месяцев жили поодаль от лагеря в убогой палатке. Они не могли присоединяться к какому-либо веселью до тех пор, пока воины не убивали члена враждебного племени, от рук которого погиб их родич.

Женщины шайенов полосовали ноги ножами, только когда их родственник был ранен или погибал в бою – если пролилась его кровь, они проливали свою. Если он умирал от болезни, себя не резали. Иногда после гибели воина, имевшего много родственников, можно было видеть длинную цепочку скорбящих женщин, шествующих вокруг лагеря с порезанными, окровавленными ногами. Если у воина был головной убор, его несла первая женщина, следующая могла нести его копье. Его лошади могли пастись поблизости, некоторые – раскрашенные, как для военного похода, с подвязанными хвостами и перьями в гривах и хвостах. Часто у могилы убивали его лучших лошадей. Женщины долго не смывали кровь с лиц и ног. Мужчины не резали себя, а просто распускали косы. Собственность погибшего раздавалась людям, не имевшим с ним родственных связей. У могилы родственники и друзья плакали – мать, жена или дочь могли оставаться у нее сутками, отказываясь от еды. Иногда родственникам приходилось силой уводить их оттуда. Потом, когда лагерь кочевал мимо места, где находилась могила, даже если с момента гибели прошло уже двадцать лет, они приходили к ней и плакали.

Гибель соплеменника должна была быть отомщена. В зависимости от числа убитых и их положения в племени в рейд мести отправлялось от горстки воинов до нескольких сотен. Инициаторами рейда обычно становились родственники погибшего. Период скорби был длительным и накладывал на скорбящих массу всевозможных обязательств, но его можно было сократить, получив вражеские скальпы. После возвращения отряда и исполнения победных церемоний родственники погибшего заканчивали скорбеть и подвергать себя истязаниям. Но иногда горе от утраты любимого человека разбивало сердца родных, и они продолжали оплакивать его еще долгое время, порой доводя себя до безумия. Один команч, опечаленный смертью брата, нанес себе более ста десятисантиметровых параллельных порезов на руках и бедрах. Брэдбери упоминал индейца, у которого по обеим рукам тянулся шрам, сходящийся на животе. Воин нанес его себе, скорбя по отцу. У черноногих после смерти любимого человека воин иногда уходил в военный поход, бесцельно шатаясь по равнинам, не ища врагов, но и не избегая схватки с ними. Если у сиу случалось горе, он мог возжелать смерти. В таком состоянии он был готов в одиночку атаковать сотню врагов или накинуться на первого же опасного зверя. Известный вождь миниконжу-сиу Один Рог погиб именно так. После смерти любимой жены он покинул лагерь и, встретив быка бизона, бросился на него с ножом в руке. А кайовы до сих пор помнят, что произошло с их знаменитым вождем Сатанком, когда весной 1870 года техасские поселенцы убили его любимого сына. Вместе с несколькими друзьями отец отправился за его останками, нашел их и, завернув в красивые одеяла, вернулся домой. По дороге он убил и скальпировал белого человека, отомстив за гибель сына. В лагере Сатанк поставил типи и, соорудив внутри него платформу, поместил на нее, как на постель, останки сына. Внутри погребального типи он устроил пиршество, пригласив на него от имени сына всех своих друзей. «Мой сын зовет вас поесть», – говорил он. С той поры убитый горем отец всегда говорил о сыне как о спящем и часто ставил рядом с его останками пищу и воду. Когда лагерь кочевал, Сатанк перевозил останки на лошади. Так продолжалось целый год, пока его не убили. Только после этого кайовы смогли похоронить останки.

Смерть воина была серьезным ударом для основного сегмента индейского общества – семьи. Она не только приносила горе, но и лишала семью кормильца. Именно из-за этого возникал конфликт между идеалом воина, смело бросающегося в гущу врагов и умирающего в бою молодым, и необходимостью содержать и поддерживать семью, где в результате четкого разделения труда муж был единственным кормильцем и добытчиком.