Несмотря на возможность увести большее количество лошадей из пасущихся вокруг лагеря табунов, индейцы старались увести лошадей, привязанных около палаток, или из корралей. На это были вполне объективные причины.
- Лошадь, привязанная в лагере у палатки или в коррале, несомненно, была самой лучшей и быстрой в табуне хозяина, а соответственно, ценилась выше любой табунной. Управиться при перегоне с меньшим количеством лошадей гораздо проще, а ценность их при этом выше большего числа табунных.
- Такая лошадь обязательно была объезженной, тогда как в табунах находилось много лошадей, не приученных к верховой езде. Соответственно, не было опасности оказаться сброшенным на землю и получить травму, что порой случалось при краже лошадей из табунов.
- Увод лошади от палатки (называлось «срезать лошадь») засчитывался в победные деяния воина и поднимал его статус в глазах соплеменников, тогда как угон пасущихся в прерии лошадей такой славы не приносил.
Опытные воины всегда проникали во вражеский лагерь за лучшими скакунами, только неопытные юнцы довольствовались лошадьми из табунов.
В лагерь проникали ночью, обычно при свете луны. Скиди-пауни предпочитали темные ночи во время грозы, чего другие индейцы обычно опасались. По словам осейджей, пауни были колдунами, магия которых позволяла им делать ночи темнее и вызывать грозу, чтобы легче было уводить лошадей.
Искусство и выдержка индейских конокрадов вызывали восхищение многих современников. Ной Смитвик упомянул несколько случаев. Однажды группа техасцев заночевала в прериях. Один из них, владевший великолепным скакуном, накинул ему на шею петлю, а другой конец веревки взял в руку и, прислонившись к дереву, заснул. Ночь была очень темной. Неожиданно он проснулся от холодного прикосновения к руке, в испуге вскочил и выронил веревку. Оказалось, что подкравшийся индеец наткнулся на веревку и, держась за нее, двинулся вдоль нее, надеясь украсть лошадь, но выбрал не то направление. В отличие от белого, краснокожий не испугался и не потерял головы. Он хладнокровно вскочил на коня и умчался. В другом случае лошадей на ночь заперли в конюшне, закрыв дверь изнутри при помощи прочного деревянного колышка, вбитого кувалдой. Ночь прошла тихо, но, когда наступил рассвет, дверь оказалась открытой, а лошади пропали. Индейцы в темноте разобрались, как была закрыта дверь, и, провозившись с ней не менее часа, открыли ее и увели лошадей. Полковник Додж писал, что ночью воин команчей «мог пробраться в лагерь, в котором спала дюжина мужчин, к запястью каждого из которых веревкой была привязана лошадь, перерезать ее в полутора метрах от спящего и скрыться с лошадью, не разбудив ни души».
Как уже указывалось выше, кто пойдет во вражеский лагерь, решал предводитель отряда. Он мог пойти самостоятельно, послать пару воинов или позволить всем испытать удачу. Если пробраться к месту, где стояли лошади, было очень трудно или чрезвычайно опасно, задачу проникнуть в лагерь и привести лошадей предводитель брал на себя. В этом случае он старался увести по лошади для каждого воина. Иногда он брал пару человек, чтобы определить местонахождение лучших лошадей. После этого они возвращались к основному отряду и рассказывали, где какая лошадь находится, чтобы все смогли увести лучших. Бывало, что предводитель первым посылал в лагерь самого бедного воина, чтобы тот наверняка успел увести для себя лошадь, а лишь потом разрешал войти в него остальным. Кроме того, предводитель мог сопровождать новичка, чтобы с тем по неопытности ничего не случилось.
Очень часто во вражеский лагерь проникали парами. Воины обычно разделялись и входили в него по двое. Они действовали как партнеры, и им было легче увести лошадей, поскольку одному человеку тяжело ночью тихо отогнать животных. Но если лошадей в лагере было много и все были опытными бойцами, они могли действовать поодиночке. Когда же в отряде находился новичок, ему нужен был наставник. Юноши обычно собирали животных, пасущихся в окрестностях лагеря, и перегоняли их к месту встречи. Вражеские собаки могли поднять лай – тогда им бросали куски мяса. Иногда каждый воин захватывал коней для себя, иногда их держали общим табуном, а уже потом предводитель делил добычу. Если каждый из членов отряда уже определил лошадь, которую хотел увести, в лагерь первым входил тот, чья находилась дальше всех. Роберт Кэмпбелл упоминал, что в 1820 - 1830-х годах черноногие «отрезали медвежьи ступни и надевали их, как мокасины, чтобы подкрасться и украсть лошадей», но это заявление по меньшей мере нелепо.
Кроу отправляли группу воинов к табунам, чтобы увести как можно больше животных. Это создавало трудности для тех, кто в селении выбирал лучших скакунов. Такая ситуация вынуждала их торопиться, из-за чего порой они попадали в руки врагов и погибали. Направляющиеся к табунам, как правило, создавали больше шума, чем те, кто крался между палаток. К тому же при угоне табуна иногда начиналась схватка с охраной, поэтому отправлявшиеся в селение старались улизнуть оттуда прежде, чем угонщики приступят к работе.
Томас Майлз писал, что, если черноногие ночью среди своих лошадей замечали силуэт человека, «стандартной процедурой для охраны было побежать в его сторону». Если человек бросался прочь, в него стреляли, чтобы убить, а если бежал в сторону лагеря, значит, был припозднившимся мальчишкой, пожелавшим проверить свои способности конокрада. Однако это утверждение не верно. Известно много случаев, когда амбициозный враг-одиночка, заметив одного из хозяев лошадей, кидался на него, чтобы, помимо коня, заполучить еще и вражеский скальп. Чтобы случайно не пристрелить соплеменника, среди всех племен существовал обычай, по которому в темноте один спрашивал другого: «Кто ты?» Если человек не отвечал, его считали врагом и старались убить. Даже встретив человека ночью в собственном лагере, индеец сначала задавал вопрос, а уже потом начинал действовать… если оставался жив. Встретив кого-нибудь в чужом лагере, шайены, например, пересвистывались – воин не начинал говорить, а тихонько свистел.
При странных звуках житель лагеря не выскакивал из типи на поиски возможного противника, чтобы на фоне неба не стать четкой целью для врага. Чаще он аккуратно выглядывал из-за закрывающего вход полога. В таком поведении не было ничего странного. Если бы весь лагерь срывался со своих лежаков и бросался в темноту, стреляя в любой подозрительный предмет, существовала бы серьезная опасность подстрелить безвинного соседа-соплеменника. Иногда разбуженный шуршанием у палатки старик мог сесть, развести костер и затянуть тихую песнь, чтобы возможный враг знал, что его могут услышать и обнаружить, и убрался бы подобру-поздорову.
Некоторые воины обладали таким пренебрежением к врагу, что походы с ними становились делом весьма рискованным. Пиеган Четыре Медведя вспоминал, что таковым был его близкий друг. Один раз, разобрав корраль во вражеском лагере, чтобы вывести оттуда животных, Четыре Медведя никак не мог справиться с норовистым конем, когда услышал в ночи громкий голос друга:
– Да сядь ты на него верхом и поезжай!
– Тише, тебя услышат, – испуганно прошептал Четыре Медведя.
– Ничего не могу поделать, – снова громко сказал друг. – Я не собираюсь ждать здесь всю ночь. Луна уже поднимается.
– Тише же ты, – снова зашептал Четыре Медведя и взобрался на коня. В этот момент из ближайшего типи раздался голос разбуженного мужчины.
Пиеганы не поняли его языка, но друг Четырех Медведей закричал в ответ:
– Ты лучше не дрыхни там, а выйди наружу! Тут твоих лошадей воруют! После чего друзья пустили коней в галоп и выскочили из вражеского лагеря.
В другом случае они снова крались во вражеский лагерь за лошадьми. Стояла теплая летняя ночь, и в одной из палаток, рядом с которой были привязаны великолепные кони, несколько мужчин играли в азартную игру. Пиеганы настолько заинтересовались игрой, что начали делать ставки между собой. Те, на кого ставил друг Четырех Медведей, постоянно проигрывали. Четыре Медведя попытался урезонить его, напомнив, что они приползли сюда воровать лошадей, но тот никак не хотел уходить, продолжая проигрывать. В итоге его нервы не выдержали, и он закричал из темноты игроку, кидавшему кости: «Ты выигрываешь каждый раз, но я положу этому конец!» После чего дважды выстрелил в игрока из двустволки. Друзьям пришлось бежать во весь дух, чтобы скрыться от разъяренных врагов, так и не добыв лошадей.
Правильная техника увода лошадей от палаток предполагала именно перерезание веревки, а не ее развязывание. Во-первых, веревка могла быть туго завязана или заскорузлой от влаги и холода. Во-вторых, воин предпочитал посмеяться над врагом, перерезая веревку, так как это не оставляло вопросов, что же произошло. Если лагерь был небольшим и удавалось увести из него всех лошадей, воины в насмешку часто оставляли веревку или хлыст – совершенно бесполезные вещи для безлошадных.
Опытный человек, прежде чем увести лошадь, иногда осторожно заглядывал в палатку или прикладывал к ее покрышке ухо, чтобы убедиться, что все спят. Любой шорох настораживал его, и он продолжал ждать, пока все стихнет. Бывало, что какой-нибудь старик мог не спать, сидя у костерка и покуривая. Он сидел тихо, чтобы не тревожить сна спящих родственников, но часто разводил костер побольше, чтобы согреться. Тиксир сообщал, что скиди-пауни, убедившись, что в палатке все спят, иногда пробирался в нее, тихо убивал и скальпировал спящего воина, после чего уводил привязанную у нее лошадь.
Обычаи равнинных племен были схожи, и опытный воин хорошо знал., как следует вести себя во вражеском лагере при той или иной ситуации. К примеру, укутанная с головой в одеяло фигура человека, лежащего в темноте среди палаток и всячески пытавшегося не быть узнанным, в 99 случаях из 100 будет молодым юношей, чьей единственной целью было недозволенное любовное приключение. А потому при появлении кого-нибудь из жителей лагеря он мог сделать вид, что как раз и является одним из таковых сексуально неудовлетворенных юнцов. Бывало, что собака могла прокрасться в палатку хозяев, аккуратно приподняв мордой закрывающий дверной проем полог, после чего медленно и бесшумно влезть в палатку. Такого рода шорохи, привычные жителям всех индейских лагерей, были на руку конокрадам.
Проникновение требовало не только храбрости и умения, но и способности мгновенно находить правильные решения. Индеец по имени Левая Рука однажды затаился в тени палатки, рядом с которой был привязан приглянувшийся ему конь, но люди внутри не спали, играя в одну из популярных среди краснокожих азартных игр. В конце концов, решив, что игроки слишком увлечены процессом, он выступил из тени палатки, чтобы срезать веревку, но в этот момент полог над входом откинулся и наружу вылезли двое мужчин. Левая Рука оказался прямо перед ними. Не растерявшись, он спокойно прошел рядом с ними ко входу в палатку, а они, приняв его за соплеменника, пошли своей дорогой. Подойдя ко входу, Левая Рука приподнял полог, как бы намереваясь войти, но тут же бросил его и спрятался в тени палатки. Когда мужчины скрылись, он увел коня.
Очень интересную технику проникновения в бодрствующий вражеский лагерь использовал Голова Духа, сиу. Она весьма необычна и дерзка: «Когда я отправлялся в военные походы, то всегда брал волчью шкуру (его магическим помощником был волк), лук со стрелами и вражескую одежду. С собой я приглашал двух-трех друзей – чем меньше группа, тем лучше, так как ее сложнее засечь врагу. О походе я предупреждал только отца. Матери я не говорил, чтобы она не беспокоилась… В тот раз я шел за лошадьми кроу… Во время походов за лошадьми мы редко нападали на замеченные вражеские отряды, а обходили их, потому что целью нашей были лошади…
Наступил вечер. Я надел одежду кроу, захваченную мной в прежних битвах, и один отправился в их (обнаруженный ранее) лагерь. Если бы это был лагерь шошонов, я бы надел шошонскую одежду, раскрасился бы, как они, и сделал бы такую же прическу, как носили шошоны, чтобы ничем не отличаться от них…
Входить во вражеский лагерь надо смело, нагло, – так, как если бы ты жил в нем и в этот момент куда-то направлялся. Проходя по лагерю, я не смотрел на лошадей. Часто один или два человека могли лежать в траве, поджидая таких воров, и потому примечать лошадей следовало боковым зрением, чтобы не вызвать у них подозрения. Когда один из них заговаривал со мной, я лишь кивал в ответ, поскольку произносить что-либо было неразумно. Чтобы никто не заговорил со мной, я продолжал идти, делая вид, что занят тем, что несу какую-то вещь под накидкой.
Так я проходил по всему лагерю кроу, разыскивая лучших лошадей, пытаясь найти тех быстрых скакунов, которых видел в деле в прошлых сражениях. Я действовал так, будто собирался пойти на пляски – мне кажется, что в своих селениях кроу всегда танцуют, – но потом поворачивал в поисках лошадей. Это занимало час или более, потому что я пытался узнать быстрых лошадей – первых четверых-пятерых, на которых нас преследовали в прошлый раз… Кроу вплетали в гривы и хвосты лучших лошадей перья, что, в свою очередь, служило признаком быстрого скакуна.
В итоге я ушел из лагеря тем же путем, которым вошел, поскольку лучше знал этот путь. Оказавшись на безопасном расстоянии, я побежал к своим, рассказал, где находятся хорошие лошади и большие табуны. Каждый по описанию решил, какую лошадь возьмет. Затем я снял одежду кроу и надел свою… в вечерней темноте… мы по одному вошли в лагерь кроу. Поскольку надо было идти смело, мы прикрыли головы накидками, чтобы спрятать перья вотаве (амулет)».
Не менее дерзко и находчиво повел себя сиу Нападающая Ворона во времена, когда индейцы Северных равнин уже были помещены в резервации, но все еще продолжали совершать набеги друг на друга. Он нашел старый полицейский значок, нацепил его на себя и, нагло въехав в лагерь кри у форта Белкнап, заявил, что является офицером полиции. Наивные кри поверили ему, а он украл из их лагеря почти всех лошадей и благополучно скрылся.
Весьма необычно действовал знаменитый конокрад пиеганов Белый Колчан. Он всегда вел только конные набеги и во вражеский лагерь часто отправлялся самостоятельно, оставляя воинов поджидать его на временной стоянке. В отличие от большинства краснокожих, он проникал в лагерь не ночью или перед рассветом, а вечером, когда его обитатели готовились отойти ко сну. Белый Колчан смело входил в лагерь и уводил лучших скакунов.
Выходя из лагеря к месту сбора, воин вел лошадей так, чтобы они располагались между ним и палатками. Шел он при этом немного пригнувшись. В этом случае, если кто-то из врагов вдруг увидел бы лошадей, он бы решил, что это отбившиеся животные медленно бредут из лагеря попастись. Выводя срезанных лошадей, индеец старался держаться поближе к той из них, которая, по его мнению, была самой быстрой, чтобы в случае опасности вскочить на нее и постараться скрыться в ночи. Отойдя от лагеря, воин садился верхом на лучшего коня и ехал к месту сбора.
Команчи 1830-х, по словам Берландье, собираясь напасть на врагов, старались подобраться к ним поближе, чтобы поджечь дома или угнать коней. «Сняв одежды и взяв лишь луки и копья, они ползут в траве, подкрадываясь ближе так, что даже неусыпные глаза стражей поселения не видят их. Если вдруг среди деревьев они производят какой-либо шорох, то быстро рассеивают малейшее подозрение врага, имитируя уханье сов, которых во множестве можно встретить в этой стране… Если ночь недостаточно темна или нет деревьев, за которыми можно укрыться, то после внимательного дневного наблюдения за лагерем команчи срезают кусты и ползут к врагам, держа их в руках. Приблизившись на определенное расстояние, они ждут, пока часовой повернется к ним спиной, а лишь затем ползут дальше, продолжая держать перед собой куст. Поскольку ночью, если они перемещаются таким образом, их тяжело обнаружить, команчи легко подкрадываются на достаточное расстояние, чтобы выстрелить из луков или проникнуть в табун или стадо, обратить его в паническое бегство, а затем увести. Очень часто зимой там дует жесточайший северный ветер. В техасской пустыне он дует почти постоянно, скатывая в шары сухую траву и ветки и гоняя их перед собой. Дикари знают, как пользоваться этим природным феноменом. Люди видели, как они забираются внутрь таких шаров и закатываются в них прямо в центр вражеского лагеря или в табун лошадей и выстрелом из ружья обращают их в бегство».
Злоключения подстерегали индейца на каждом шагу. Старый шайен рассказал о случае, когда кроу ночью попытался угнать лошадь, оказавшуюся дикой и необъезженной. Она сбросила незадачливого седока, и тот сломал при падении руку и ногу. Понимая, в каком незавидном положении оказался, воин соорудил из подвернувшейся палки костыль и попытался скрыться, но утром был настигнут и убит. Бывало и так, что проникший в лагерь воин по возвращении не мог найти в темноте собственные пожитки. Известен случай, когда воин кроу отправился поутру к своему табуну, пасущемуся вниз по реке, и наткнулся на привязанную к кустам вражескую лошадь. На ней было седло, уздечка, лассо, а на луке седла висел пояс, полный патронов. Как выяснилось позже, проникший в лагерь сиу просто не смог вспомнить, где же он ее привязал!
Будучи обнаруженными в лагере, воины пытались побыстрее ретироваться. Известны случаи, когда опытный воин, не имея возможности скрыться, старался спрятаться прямо в лагере – например, в небольшой ямке, поросшей кустами, а потом уже сбежать. Мало кому из жителей лагеря в первые минуты суматохи могло прийти в голову искать кого-то в таком «убежище».
Порой воины попадали в курьезные ситуации. Один кроу рассказывал., как в кромешной темноте вывел из лагеря плоскоголовых лошадь, ожидая, что она будет хорошим скакуном. Каково же было его удивление, когда «быстроногий скакун» оказался всего лишь мулом! Как он очутился у палатки, словно резвый военный конь, выяснилось, когда на его спине обнаружили засохшую кровь. Вечером хозяин перевозил на муле свежее мясо и собирался воспользоваться им утром. Еще хуже, если выведенное из лагеря животное оказывалось кобылой. У кроу это вообще не считалось деянием, и получалось, что воин рисковал зря. Кроу в большинстве случаев просто отпускал ее на волю и, если была возможность, вновь проникал во вражеский лагерь. В весьма забавную ситуацию, едва не стоившую ему жизни, попал известный кроу Ищущий Смерти. Проникнув в лагерь шайенов, он выбрал великолепного черного скакуна, обрезал веревку и стал надевать на него волосяную уздечку. Когда он затягивал уздечку, конь сделал шаг назад и… наступил на спящую у края типи собаку. Та завизжала, и из палатки выглянул человек. Он увидел конокрада, но Ищущий Смерти не растерялся, издал боевой клич, прыгнул на спину дернувшегося в сторону скакуна и… не рассчитав силы, перелетел через него. Все еще сжимая уздечку, он бросился бежать, таща за собой коня. На его пути попался небольшой, но глубокий ручей, и когда Ищущий Смерти попытался его перепрыгнуть, конь заартачился и сдернул незадачливого воина в глубокую воду. Чтобы выбраться на поросший травой заболоченный берег, кроу пришлось бросить добычу. Пули свистели у него над головой, и он побежал к небольшой роще. Там он заметил нескольких шайенов, которые залегли в засаде, поджидая его. Ищущий Смерти выпустил в них стрелы, они отступили, а он бросился бежать к другому лесочку, которого достиг незамеченным. Две шайенки на возвышенности пели победную песнь – песнь, которую незадачливый конокрад помнил спустя сорок лет после тех событий. Ему показалось, что все обитатели покинули лагерь, преследуя его. Недолго думая, Ищущий Смерти прополз по траве к ручью, а затем снова проник в лагерь. В то время, когда шайены поджигали лесок, чтобы «выкурить» конокрада, он поймал в их лагере коня, вскочил на него и, прихватив еще четырех животных, ускакал прочь незамеченным!
Частота проникновений во вражеский лагерь зависела лишь от желания воина, его храбрости и, в какой-то мере, жадности. Чаще всего индеец пробирался к палаткам один раз, после чего стремился как можно быстрее скрыться. Но наиболее хладнокровные воины возвращались во вражеский лагерь несколько раз за ночь, чтобы увести как можно больше ценных лошадей. Иногда краснокожие конокрады могли удачно увести лошадей в первую ночь, но, решив, что этого мало, затаиться недалеко от лагеря и проникнуть в него и во вторую ночь. Самые отчаянные пытались проникнуть в лагерь за лошадьми во вторую ночь, даже если первая их попытка была неудачной и они были обнаружены и обстреляны.
Судьба вражеского воина, захваченного в лагере, была незавидной – чаще его убивали на месте, иногда перед этим подвергали жесточайшим пыткам. У него практически не было шансов выжить, хотя известны случаи, когда человека отпускали. Об одном из таких рассказал индеец из племени фоксов. В молодости он однажды проник в деревню пауни и увел много лошадей. В следующий раз он снова выбрал целью эту деревню, и вновь удача улыбнулась ему. И в третий раз тоже. Но на четвертый пауни уже ждали его в засаде. Воины схватили фокса и оттащили в жилище верховного вождя. Конокрад дрожал от страха, ожидая худшего, но пауни не спешили убивать его. Они раскрасили ему лицо, одели в красивые одежды. «Ты уже трижды удачно уводил наших лошадей, а теперь уходи и больше никогда не возвращайся», – сказал напоследок вождь. По словам фокса, он больше никогда не беспокоил пауни. Белому человеку тяжело понять, почему индейцы поступили таким образом, но для краснокожих цель этих действий была совершенно ясна. Пауни проявили благородство к врагу и вызвали уважение к себе, не опозорив его при этом.