Очевидно, однако, что «обращение» О'Нила, каким бы иеояшданпым оно ни казалось, было далеко не случайным. И дело отнюдь не в том, что решение, возможно, было принято им несколько ранее, а его рассказ не вполне точен,- по ряду свидетельств, на которые ссылаются биографы, О'Нил уже летом 1912 г. делал наброски пьес (набросков, которые бы подтверждали это, не сохранилось) .
«Я был так поражен проблесками достоинств в материале, который он приносил в газету,- говорил его шеф Ф. Лэтимер,- ого стихами и рукописями пьес, которые он мне показывал, что я сказал его отцу, что у Юджина не просто талант, а дар высочайшего свойства».
В эту важную для духовного становления О'Нила пору, предшествовавшую окончательному выбору жизненного пути, шло столь необходимое ему как писателю накопление материала, который он предпочел познавать не с парадного крыльца. Скитания бросили юного О'Нила, выломившегося из привычной среды, на самое дно жизни. Туда, где царили тяжкий труд и нищета. Манеры здесь были грубы и неотесанны, грубы и резки слова, обладавшие, однако, на удивление живой энергией и выразительностью.
Это был пестрый и колоритный мир портов и грузовых судов, хотя колоритность картины привлекала О'Нила менее всего. Его постоянное окружение составляли матросы и грузчики, завсегдатаи портовых салунов и притонов, полицейские, официанты, бродяги, проститутки, шулера, воры. Среди людей, считавшихся недостойными внимания отбросами общества, О'Нил находил ту подлинность жизни, искренность чувства и его выражения, нехватку которых болезненно ощущал в приличном обществе, где светские условности были узаконенной формой лжи. Здесь обрел он лучших, по его словам, друзей и понимание, о которых с благодарностью помнил всю жизнь. Ощущение кровной связи с низами, не приемлющей ограничительных преград и иерархических градаций, отражает глубинный, органический демократизм О'Нила - качество, принципиально важное не только для понимания личности писателя, но и с точки зрения его места в американской литературе как выражении национального сознания.