Это - искренний и волнующий документ. Менее всего она похожа на сборник приличествующих грустному событию апологий. Именно здесь можно встретиться с настоящей Вивьен Ли, и прежде всего во вступлении самого Дента: «Двадцать пять лет - достаточный срок, чтобы узнать человека как следует. Однако, хотя я впервые увидел Вивиен в 1942 году (когда она репетировала роль Дженнифер Дюбеда), все это время с тех пор имел счастье быть ее другом и видел ее в последний раз за девять дней до ее смерти, я бы не решился сказать, что знал ее по-настоящему. Никто не способен узнать по-настоящему глубоко ни друга, ни близкого человека, ни даже самого себя. Тем более трудно было узнать ее. Она оставалась ошеломляюще прекрасной, когда я видел ее в последний раз. Но прежде всего и всегда она была актрисой. Ей исполнилось тогда только двадцать семь лет, но она уже стала всемирно известной кинозвездой благодаря своему громкому успеху в роли
Скарлетт ОХары. Этот триумф (за всю историю кино не было роли, которой бы так завидовали и домогались) мог легко и до крайности испортить ее, заставить ее смотреть на все и на всех глазами
Скарлетт: пренебрежительно свысока. Она могла бы просто свалять дурака и погубить свою карьеру, как имела к этому склонность миссис Патрик Кэмпбелл, особенно в шекспировских ролях (после своего первого электризующего успеха в роли Паулы Тенкерей, когда ей шел только третий десяток).
Вивиен никогда не прикидывалась шутом, разве только в прямом смысле слова или в фарсах Коуарда и Фейдо. Ее обезоруживающе прекрасная внешность скрывала ум, силу и целеустремленность. Когда речь шла о Шекспире и драматургах его масштаба, Вивиен всегда откровенно стремилась сыграть то, что написал Он, а не выступить в его пьесе. Короче говоря, она серьезно относилась к своей профессии и напряженно работала над самой невыигрышной ролью. С самого начала она подчинила себя строгой дисциплине. О той же Стелле Кэмпбелл говорили, когда она умерла, что это была актриса, которая в течение двадцати лет держала у своих ног весь мир. Затем она отпихнула земной «шарик», и он выкатился из поля ее зрения.
Вивиен никогда не кокетничала с «шариком», а мир - кино ли, театра - оставался у ее ног. Перед своими последними гастролями в Америке в
чеховском «Иванове» она говорила мне, собирая цветы у себя в саду в Сассексе, о нескольких великих ролях, в которых она еще не пробовала выступать. Не слишком ли она стара для ибсеновской Гедды и достаточно ли зрела для чеховской Раневской? Я отвечал, что она настолько умна, что будет выглядеть так, как того требует роль в обоих случаях, и это было правдой. Увы, этому разговору в осеннем саду суждено было состояться в конце ее карьеры...
Однажды, беседуя с
Вивьен Ли, я прочел ей отрывок из Роберта Браунинга, который начинается словами: «О, светлая любовь, что частью ангел, частью птица, а вместе - чудо и безумное желанье...» В то же мгновение со свойственной ей порывистостью она уколола меня: «Почему вам ни разу не пришло в голову приколоть мне такую прелестную «брошь» цитат в своих
рецензиях?» Я делаю это сейчас, когда, увы, уже слишком поздно, когда ей не надеть этого украшения. С легким сердцем и совершенно искренне я считаю, что она не ошибалась - ни как актриса, ни как женщина. Ну, почти не ошибалась... Двадцать пять лет я считал ее неповторимо обаятельной (на экране, на сцене, в жизни), прелестной и загадочной во всех отношениях. Занимаясь ее биографией, я обнаружил, что одни из ее друзей и коллег, ответивших на мою анкету, предпочитают ее как актрису кино, другие же отдают предпочтение ее успехам на сцене. Я ценил ее и там и тут. Ни одна театральная актриса не была так хороша на экране, ни одна актриса кино не была так хороша на сцене. Более того, ее актерский диапазон был безмерно широк - гораздо шире, чем готовы признать некоторые из ее критиков. Главное другое: Вивиен была столь же прекрасной женщиной, как прекрасно было ее искусство. До сих пор я во власти ее обаяния».