Необычайно интересный материал дает в этом плане переписка О'Нила с близким его другом, единомышленником в борьбе за создание театра, где царит красота, поэзия, воображение, теоретиком современного искусства, критиком, продюсером Кеннетом Макгауэном. Делясь с ним своими соображениями и наблюдениями, драматург сообщал бесценные сведения о самом процессе творчества:
«Я всегда предоставляю предмету самому вылиться в свою особую форму,- говорится в письме от 8 апреля 1921 г.,- и нахожу, что это делается так, что я никогда не обременяю себя размышлениями об этом. Я начинаю с представления о том, что в этой игре не существует никаких правил или прецедентов, кроме тех, которые выберет для себя сама игра,- но не забывая, что ее предстоит разыгрывать в театре („театр" означает то, на что, по моим представлениям, должен быть способен современный театр, а не просто то, чем он является). Обычно я интуитивно чувствую характер ритма актов или сцен и подчиняюсь ему, будь что будет».
Хотя речь в приведенном фрагменте идет всего лишь о незначительном техническом аспекте - разделении на акты и сцены, понимать его можно значительно шире - как описание реализации в творческом акте принципов органической формы.
Подход к выбору формы пьесы через внутренние потребности материала предполагает в драматурге не только обостренную чуткость в распознавании этих потребностей, но и к особенностям стиля, каждый раз меняющегося в соответствии с ними. В силу этого, приступая к новой пьесе, автор встает лицом к лицу с неизвестностью, требующей от него немалой художнической смелости. Результаты подобных встреч полны неожиданностей, нередко малоприятных, а порой просто катастрофических. Так произошло, например, с пьесами «Первый человек», «Динамо» или «До скончания дней». Но богатство драматургических форм как в собственном творчестве О'Нила, так и в современной американской драме с лихвой окупает тяжесть отдельных неудач, являясь в то же время важным стимулом дальнейшего развития американского театра.