Их чередование, основанное на обрывах действия, своего рода ритмических синкопах, создает лихорадочный ритм драмы, в свою очередь углубляющий эмоциональную характеристику протагониста, а одновременно нервически взвинчивающий атмосферу действия. Прямое столкновение объективной и субъективной реальности, равно воплощенных в физическом действии, нагнетает накал драматизма, который неотвратимо движет пьесу к трагической развязке.
Последнее, на что следует обратить внимание в плане использования в «Императоре Джонсе» поэтики экспрессионистской драмы,- это введение «маленьких страхов», типичной для экспрессионизма персонификации эмоций, состояний, отвлеченных понятий (например, «Царь-Голод» Л. Андреева). Бессловесные фигурки странного вида беспорядочно мечутся по сцене под нарастающий гул все приблюкающегося тамтама. Его звучание обретает неумолимость античного рока. Это вносит в атмосферу драмы элемент таинственности, способствуя вместе с тем целостности художественного эффекта, так как посредством пластики и звука на новом структурном уровне находят воплощение противоречивые по своей природе душевные импульсы протагониста: ужас перед грядущей карой и сознание ее неотвратимости.
Сопоставив все эти моменты, можно без особой натяжки утверждать, что в структуре драмы ведущая роль принадлежит экспрессионистским приемам в построении действия, тогда как в обрисовке характера протагониста они выполняют явно подсобную роль. Согласуется это и с высказываниями драматурга. «Реальный вклад экспрессиониста,- полагал О'Нил,- заключается в динамических свойствах его пьес. Они лучше выражают кое-что в современной жизни, чем старые пьесы. Что-то от этого метода есть у меня в „Косматой обезьяне". Но ее герой, Янк, остается человеком, и всякий так его и воспринимает»