Трагедия вновь представлена естественным порождением самой жизни. Причем в трактовке ее в «Любви под вязами» ощутимо проступают (с гораздо большей определенностью, нежели в первой «всеобщей трагедии») очертания собственнического общества, которое отравило сознание героев жаждой обладания и тем самым лишило их возможности создания подлинно человеческих отношений. Такое понимание «жизни» как первоистока трагедии более, чем что-либо другое (в частности, перекличка впоследствии с античным мифом в сюжете пьесы «Траур к лицу Электре»), сближает трагедию О'Нила с античной трагедией рока.
На эту особенность о'ниловской трагедии обратил внимание еще в 30-е годы Камилло Пеллицци, писавший: «... трагическое у О'Нила, следовательно, едва ли когда-либо предстает контрастом определенных противостоящих друг другу личностей, но неравной и отчаянной борьбой каждого персонажа против объективной реальности, нависшей над ним. В этой атмосфере психологические элементы также становятся объектом или трагической судьбой; ... он воспринимает человека как субъект, пораженный - даже в самых глубиныейших и потаеннейших движениях (души.- М. К.) - этими страстями, несчастьями и безумиями».
К сожалению, в дальнейшем исследователи творчества О'Нила оставили без внимания наблюдения Пеллицци.
При всей неотвратимости трагической развязки, подготовленной логикой развития действия, трагедии О'Нила, вопреки распространенному мнению, отнюдь не страдают монохромностью в передаче событий. Это не смена выдержанных в одной тональности эпизодов, различающихся лишь интенсивностью воплощенного в них трагического ощущения. Как и всякий трагический писатель, О'Нил нуждался и в контрастах, позволяющих с наибольшей отчетливостью выделить кульминационные трагические моменты, и в разрядке напряжения, позволяющей действию вслед затем набрать новую высоту, и в ретардации, способствующей усилению накала драматизма. В трагедии эти функции, как правило, возлагаются на комическое. В этом отношении О'Нил не составляет исключения.