Только теперь, совершив головокружительный скачок, Дялопс из самых низов вознесся иа вершину общественной иерархической пирамиды. Лелеющий страстную мечту о свободе, он, не имея иного социального опыта, отстаивает ее единственным известным ему способом - подавлением себе подобных.
Сознание героя отражает эту двойственность его положения как тирана и узурпатора, как преступника, ожидающего справедливого возмездия, и как жертвы, которая ко имя высшей справедливости должна быть отмщена. К отмщению взывает поруганное расовое достоинство
Джонса, его человеческое естество, реально соотносящееся с тем пластом архаики, который входит в структуру пьесы. Один из крупнейших исследователей творчества О'Нила, Дягон Хенри Рали, думается, не без основания замечает, что «подобно Джиму Марка Твена и мелвилловскому Квикегу, только без их природной мягкости, Дягонс- это своего рода благородный дикарь».
Добиваясь усиления этой мысли, уравновешенности в образе Джонса преступника и жертвы, драматург не ограничивается воссозданием его собственного прошлого. Личный опыт и личная история протагониста расширены соотнесением с историей черного народа Америки. В структуру драмы введен феномен родовой памяти, благодаря которой на сцене картины прошлого, которого сам Джонс не знал и знать не мог.
Как при первой постановке пьесы, так и в дальнейшем исследователи обыкновенно связывали это с теориями Юнга, оставляя фактически без внимания реальные события американской истории, послужившей канвой трагедии Джонса. Сохраненные и донесенные до него памятью предков преступления белых против его народа стали той социальной и психологической реальностью, которой детерминировано сознание и поведение героя.
Сообразуясь с сущностью образа, О'Нил переводит весь план воспоминаний в зрительный ряд: их оформление в речи неизбежно нарушало бы психологическую достоверность.