Не заметить длиннот в этой гигантской по размерам пьесе невозможно. Но повторы - часть ее замысла, а также, как подметил в цитированном выше интервью А. Миллер, отличительное свойство о'ниловского стиля. «У него есть одно достоинство, не связанное с техникой (письма.- М. К.). Я называю это „долбежкой". Он повторяет что-то до тех пор, пока не скажешь: „Знаю, я уже слышал это и так и эдак девяносто три раза",- и даже потом. И вдруг понимаешь, что тебя что-то захватило, что, ты думал, тебе уже понятно. А он своей долбежкой открыл перед тобой новый горизонт понимания. Ему не важно, что он повторяется. В этом проявляется его нечуткость. Как писатель он крайне нечуток. В нем совсем нет никакой тонкости: это Драйзер сцены. Он тяжело пишет. Достоинство его в том, что он отстаивает свою кульминацию, и не такую, какой хотелось бы вам».
Человек иного видения и художественного темперамента, Миллер сохраняет сдержанность в отношении черт, определяющих своеобразие творческого почерка О'Нила. Точнее всего, думается, выражают неповторимый характер этого почерка в поздних его пьесах слова Г. Н. Рождественского, сказанные о другом художнике, Антоне Брукнере,- «бонгественные длинноты».
С полным правом это можно отнести и к другому шедевру О'Нила, к созданию которого он приступил сразу же по окончании пьесы «Продавец льда грядет». Речь идет о «Долгом путешествии в ночь» (1941, публ., пост.- 1956). Завершив работу над пьесой, драматург вновь не спешил расстаться с нею. Напротив того, в его завещании было высказано желание, чтобы это произведение увидело свет не ранее, чем через 25 лет после его смерти, постановка же его на сцене исключалась вообще. У автора были причины для такого решения. Эта пьеса, которая, как говорил О'Нил в посвящении жене Карлотте, была написана «кровью и слезами» ", основана на автобиографическом материале. Возвращаясь, как и в пьесе «Продавец льда грядет» к дням своей юности, О'Нил с поразительным бесстрашием представил в ней трагедию своей собственной семьи, раскрыв тайную тайных своих пожизненных душевных терзаний. Работа над пьесой шла необычайно трудно: драматург стремился быть предельно правдивым в передаче событий, характеров, отношений, а это давалось с мукой, с глубокой сердечной болью.