Здесь мотивировки крайне усложняются, отвечая «многослойности» иллюзий, в изображении которых О'Нил сохраняет крайнюю амбивалентность. В силу этого каждая из предполагаемых побудительных основ убийства, воспринимаемая Хики как истина, может оказаться всего лишь новой иллюзией. В конце концов он останавливается на том, что убил Эвелин из ненависти. Ненависти, родившейся в нем в результате того, что его жена, которая любила его и которую он тоже любил, но которой изменял, гонимый в разъездах тоской и одиночеством, прощала ему все его прегрешения, вызвав в нем неистребимое чувство самоотвращения и вины, хотя поначалу Хики казалось, что убил он ее из любви, чтобы навсегда избавить от страданий, которые причинял ей своим беспутством. Можно в любом месте потянуть нить этого запутанного клубка, и это окажется всего лишь еще одной , иллюзией героя. Но безотносительно к тому, что здесь иллюзия, приобщение к истине, которую Хики объявляет средством покончить с иллюзией, действительно завершается воцарением смерти, двойной смерти, так как и самого Хики ждет электрический стул.
О'Нил отвергает смертоносную философию Хики (это усиливается возникновением в финале темы безумия Хики, что еще более осложняет вопрос о том, что есть в таком случае истина), но само утверждение иллюзии как единственной опоры личности в ее конфликте с действительностью свидетельствует о глубине его разочарования в окружающем мире, разочарования, по сути своей трагического, ибо драматург не мог открыть в нем никаких источников жизни. Преодоление разрыва мечты и действительности, как это представлено в данной пьесе, может быть достигнуто лишь в иллюзии, что, несомненно, равносильно признанию неосуществимости каких-либо изменений мира и обрекает личность на роль пассивной жертвы обстоятельств, поскольку достигнутая в иллюзии свобода от них есть всего лишь иллюзия.