II в этом злобном сердце, отравленном жестокостью, вырастающей из сознания своей ущербности и презрения к человеку, Лазарю удается пробудить желание добра и любви. Но они успевают дать лишь первые робкие ростки. Стоило ему уловить угрозу для себя в словах Тиберия, прозревшего истину в откровениях гибнущего на костре Лазаря, как он забывает благие позывы и возвращается на прежний путь убийства и беспощадности, гордясь тем, что «доказал, что смерть существует!» (481).
Пьеса песет большую философскую нагрузку. Сосредоточившись на разрешении одной из коренных проблем бытия, О'Нил вновь попытался найти опору для веры человека в самоценность жизни. Отправной точкой послужила для него идея спасительного смеха, прозвучавшая в финале «Великого Бога Брауна». Обе пьесы завершаются утверждением жизни, но жизни рода человеческого, в продолжение которой преодолевается трагическая конечность земного существования.
В отличие от Лазаря, остальные персонажи не смогли постичь этой истины. Каждый из них искал только личного избавления от смерти и потому остался пленником заблуждения, не способным по-настоящему приобщиться к радости бытия. Их страхи, рожденные отъедииенностью от человечества, непониманием его единой судьбы, воплощали, по мнению драматурга, страхи современного человека, отчужденного от живительных истоков жизни. «Я уверен,- говорится в одном из писем О'Нила,- что „Лазарь" удовлетворяет давно ощутимую духовную потребность, от которой ныне страдают все,- потребность веры в жизнь».
Несмотря на простоту действия, пьеса очень трудна для постановки: в ней участвует огромный хор, для которого разработана сложная система масок в соответствии с семью возрастными группами и таким количеством психологических типов, а также тремя этническими типами. За исключением Лазаря все основные персонажи тоже должны были иметь маски. Постановочные трудности не охлаждали желания драматурга увидеть свое детище на сцепе. Одно время они казались вполне преодолимыми, когда возникла идея пригласить в качестве постановщика известного режиссера Макса Рейнхардта. Обсуждалась и возможность постановки пьесы В. И. Немировичем-Данченко.