Иное отношение к смерти у Сайбл. В соответствии с ее ролью Матери-Земли смерть вписана у нее в извечный мировой цикл жизни и в этом смысле не заключает в себе ничего трагического. С другой стороны, в плане индивидуального существования она делает жизнь трагической бессмыслицей: «Что пользы родить детей? Что пользы давать жизнь смерти?» (339). Это очевидное противоречие между конечным индивидуальным бытием человека и вечным бытием природного мира разрешается в пьесе передачей Сайбл функций утешения и сострадания. «Посмотри на меня, Дайон,- говорит она при их последнем свидании.- Я... сейчас... заметила... кое-что. Боюсь, ты отправляешься в долгий, долгий путь. Боюсь, я не увижу тебя снова долгое, долгое время. Так что до свидания, дорогой. (Нежно целует его. Он начинает рыдать. Она возвращает ему маску.) На вот. Не обижайся. Помни, все это - игра, а когда ты заснешь, я укрою тебя» (339).
Такова же ее роль и в финале, в сцене смерти Билли. В эпилоге к этому напутствию уходящим, призванному примирить их с неизбывным трагизмом бытия, прибавляется утешительность иллюзии. Оставшись одна, Маргарет достает хранящуюся у нее на груди маску Дайона и обращается к ней со словами любви: «Ты никогда не умрешь, пока не умрет мое сердце!» (377). Таким образом, мотив, разрабатывавшийся на протяжении пьесы то в трагическом, то в острогротескном ключе, получает повое наполнение. Иллюзия предстает теперь как спасительная сила, позволяющая человеку найти смысл существования во враждебном мире. Это призрачный смысл, но on единственный, открытый человеку XX столетия, лишенному идеала и осиротевшему после смерти бога. Эта идея будет еще долгие годы волновать драматурга, пока не получит наиболее законченного и художественно совершенного воплощения в пьесе «Продавец льда грядет».
В 20-е годы за «Великим Богом Брауном» последовала «Странная интерлюдия» (1927, публ., пост.- 1928), постановка которой имела шумный, даже скандальный успех. О'Нил продолжил в ней исследование явлений действительности, обозначаемых понятием отчуждения, вынеся в центр пьесы судьбу женщины. В ней он отмечает ту же утрату целостности личности, которая характерна для его трагических протагонистов. Распад сознания, наглядно представленный в предшествующей пьесе с помощью масок, на этот раз передается драматургом посредством «потока сознания», которому противопоставлен обычный диалог, соотносящийся с «потоком сознания» так же, как лицо и маска героев «Великого Бога Брауна», т. е. по линии внешнего и внутреннего.