Однако бог-отец в финальном монологе Билли - это его конечная ипостась. До нее он проходит ряд стадий, в которых в нарастающей степени представлены черты, приводившие к расторжению духовной связи с ним протагонистов других о'ниловских пьес. Уже вначале Дайон именует бога «Дряхлым Юмористом», вынудившим его отказаться от духовных поисков и довольствоваться «Вездесущим» Великим Богом Брауном (334). В ходе пьесы его высказывания становятся все резче, хотя в самой его язвительности ясно слышна горечь души, устремленной к совершенству и жаждущей подвшичества, но лишенной этого ощущением божьего предательства.
Сходные отношения с ним складываются и у Билли после его преображения во второй части. Он называет себя «отчаявшимся преступником, преследуемым Богом и самим собой» (360), что представляет собой прямую отсылку к мстительному и суровому богу пуритан. Незадолго до кончины, в один из моментов его наибольшего приближения к истине, Билли произносит слова, перекликающиеся с монологом Кублай-Хана: «Очень жаль, детки, но ваше царствие пусто. Бог почувствовал отвращение и удалился на какую-то далекую экстатическую звезду, где жизнь - это танцующее пламя!» (372).
В целом пантеон богов в «Великом Боге Брауне» значительно расширен по сравнению с «Любовью под вязами» за счет включения образов, почерпнутых из древних мифологий, особенно восточных, в том числе с помощью анималистических параллелей с жертвенными или священными животными. Сайбл, к примеру, согласно ремарке, «жует резинку, словно священная корова» (329).
Тем же сравнением награждает ее Дайои (360). Завладев маской Дайона, Билли неожиданно для себя начинает откалывать «козлиные коленца», а в определенный момент устанавливается ассоциация между ним и жертвенным тельцом.
Последняя аналогия амбивалентна, поскольку позволяет ие только предсказать судьбу Билли, но и ввести в пантеон божеств бога нового времени - Великого Бога Брауна, связав его с культом золотого тельца. Важно отметить, что в отличие от всех древних богов, за исключением последнего, он не обнаруживает высшей цели. В равной мере чуждо ему и созидательное начало.