Мир, в который вступает герой, враждебен человеку, и потому гармония оказывается нарушенной. Человек безжалостно отторгается от своих корней, от живительных истоков бытия. Радость, рожденная творческим приятием жизни, сменяется бесконечной, разрушительной горечью противостояния ей. Прозрение губительной враждебности мира человеку звучит в первом же монологе Дайона: «Почему я боюсь танцевать, когда я люблю музыку, и ритм, и грациозность, и пение, и смех? - восклицает он «с исполненным страдания недоумением», как отмечено в ремарке.- Почему я боюсь жизни, когда я люблю жизнь, и красоту плоти, и живые краски земли, и неба, и моря? Почему я боюсь любви, когда я люблю любовь? Почему я боюсь, когда я не ведаю страха? Почему я должен изображать презрение для того, чтобы сострадать? (...) Почему я должен жить в клетке, точно преступник, сопротивляясь и ненавидя, когда мне дороги мир и дружба? (...) Почему, о Господи, я родился без кожи и оттого вынужден носить доспехи, чтобы я мог прикоснуться к другому и снести прикосновение? (...) Или того лучше, Сивобородый Старик, какого черта я вообще родился?» (315).
Последняя фраза безусловно перекликается со словами Янка в «Косматой обезьяне», когда свою «вину» перед обществом он определяет словами «я родился» - других прегрешений он за собой не знает. Та же мысль звучит во второй части пьесы в словах Билли, унаследовавшего с маской Дайона его страдания и его прозрения: «Человек рождается сломленным. И живет, устраняя поломки. Милость Божия - это клей» (372).
Человек в его подлинной сущности оказывается, таким образом, отвергнут враждебным миром с момента рождения - и не только обществом или окружением - даже самыми близкими и дорогими людьми - и потому обречен на полное непонимание и одиночество. Катастрофические масштабы отчуждения, переживаемого героем, а оно, по мысли драматурга, отражает состояние современного человека, наиболее выразительно передает краткое описание взаимоотношений Дайона с отцом: «Когда он лежал мертвый, лицо его показалось мне до того знакомым, что я подумал, где это я встречал прежде этого человека. Только в миг зачатия. Потом из потаенного стыда выросла наша вражда» (333).