Развитие действия, сама атмосфера пьесы глубоко передают суровый дух Новой Англии с ее пуританским ригоризмом, нетерпимостью, вырастающей из осуждения природно-естественного начала как греховного, и строгой, доходящей до аскетизма простотой. Носителем традиционных воззрений выступает в пьесе старый Кэбот, сознательно и жестоко истребляющий в себе, в своих детях, в самой жизни всякую радость, которая отмечена для него печатью дьявола. Его Бог - Бог Ветхого завета, твердый, непреклонный, полной мерой воздающий наказанием за прегрешения, не ведающий милосердия Бог камней, тьмы и одиночества. Однако отношение Эфраима с пуританским Богом гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. В сущности, тот образ Бога, который несет и утверждает старый Кэбот, есть не только часть общего пуританского наследия, полученного от предшествующих поколений. Здесь неверно было бы даже сказать: Эфраим воспринимает его по-своему, хотя это и не было бы прегрешением против истины. Его отношение к богу предполагает нечто неизмеримо большее. «Твердый и одинокий» (205) Бог, завету которого он верен, есть его собственное творение. Эфраим сам создал его по своему образу и подобию, построил - вернее, строит нечасно, ежеминутно - заскорузлыми, корявыми от тяжкого крестьянского труда руками из камней, как стену вокруг своего нещедрого поля, складывает из собственного горького опыта и тревожных дум. Иначе и быть не могло. Сотворенный им образ, как любое творение,- это проекция души самого творца. Эфраим, таким образом, выступает в функции поэта, а материалом для него служит слово. Оттого так исполнены чувства его пространные тирады: в них звучат не затверженные с чужого голоса слова - происходит рождение образа в слове.
Драматургу удалось достичь в монологах Кэбота огромного лирического напряжения. Необычность и сложность поставленной в пьесе художественной задачи определялась тем, что он обратился к сфере, которая традиционно не ассоциируется с лирическим переживанием (как, скажем, любовные отношения),- религиозному чувству героя. Это-то и высветило своеобразие новоанглийского сознания и характера, на котором держится вся драматическая конструкция, а также способствовало установлению равновесия эпического и поэтического (хотя сфера последнего в пьесе гораздо шире) в художественном строе о'ниловской трагедии.