Эта намеренная, не поддающаяся разумному истолкованию таинственность отражает особенности мироощущения О'Нила. Человек, как очевидно, трактуется им в двух плоскостях. С одной стороны, он испытывает давление безжалостных социальных сил, с другой - не менее безжалостных сил природы. Первая ситуация запечатлена в размышлениях Поэта о горестной судьбе, которая ожидала ребенка, останься он жив. Вторая - служит основой сценического действия. В этой ранней пьесе эти силы еще не синтезированы. Они мыслятся О'Нилом как нечто изолированное, действующее само по себе, о чем свидетельствует разрыв между засценическим и сценическим действием, и соприкасаются только в объекте, в точке приложения - в человеке.
Эти могущественные силы безлики, лишены какой бы то ни было материальной оболочки, реализуясь во внутренних закономерностях жизни общества и законах, определяющих пределы земного бытия. Их незримое действие неподвластно человеку, который сталкивается лишь с их последствиями и не может поэтому вступить с ними в единоборство. Его путешествие по житейскому морю пролегает между Сциллой социальной детерминированности и Харибдой конечности земного существования, нити от которых тянутся в неизвестность. Лишенный возможности выступить против них, человек становится игрушкой, безвольной жертвой неподвластных ему сил. Счастливый исход - это лишь частный случай их свободной игры, которая в какой-то момент может оказаться благоприятной для него. Но, проявляя «милость», эти силы непременно заставят его почувствовать свое бессилие перед непостижимой тайной бытия.
В этом отразилось стремление О'Нила уйти от отождествления жизни с поверхностным, зримым обликом действительности, проникнуть за внешнюю оболочку явлений вглубь, перейти из сферы видимостей в сферу сущностей, хотя начинающий драматург не находит еще объяснения действию сил, управляющих судьбой человека. Это ощущение жизни как тайны, впервые запечатленное в «Тумане», останется одной из определяющих черт художественного мира О'Нила на всем протяжении его творческого пути.